Евстафий Басманов, при поддержке Светлейшего князя Петра Невского, убедил Чемоданова не спешить с арестом Голицыных. Голицыных поддерживала значительная часть столичного дворянства, что могло вызвать еще большую смуту. В данный момент необходимо было как можно скорее двигать войска навстречу туркам. Командование Русской Армией решено было поручить Петру Александровичу, который уже проявил свои полководческие таланты на войне с Европой, за что и был пожалован титулом Светлейшего Князя. Трон же должен остаться за чудом спасшейся Ольгой Федоровной, и Степану Чемоданову надлежало быть ей защитой и опорой.

Как удалось усмирить толпу, собравшуюся у Кремля, толком выяснить у Алексашки не удалось. Ясно было что к этому делу опять же был причастен Петр Александрович, а также тайная служба Евстафия Басманова.

В общем, в столице пока все стихло. Расследование гибели императорской семьи если и проводилось, то тайно, и никаких официальных заявлений не делалось. Да и не знал об этом толком мой собеседник, ибо убыл из столицы вместе с князем.

Русская армия под командованием Светлейшего Князя наваляла туркам как следует, разогнав попутно и крымчаков. Взяли в осаду Азов и, развивая успех, собирались было двинуться в Крым. Но тут случились какие-то новые обострения с Европой, грозившие разразиться новой войной. Опять же пришли нехорошие вести от Чемоданова о вновь затевающейся смуте. А тут еще при посредничестве Английской Короны начались переговоры с турецким султаном.

В итоге большая часть армии была переброшена к западной границе, а оставшиеся войска отошли к прежним рубежам и простояли там до зимы.

И вот по прошествии целого года Светлейший Князь с боярским обозом возвращались в столицу. Тем более, что Степан Чемоданов многократно уже звал его прибыть в Кремль, опасаясь нового заговора против юной императрицы.

Почти все фамилии, названные денщиком князя, были мне знакомы. Вот только кем были владельцы этих фамилий в привычной мне истории, я вспомнить не мог, ибо и не забывал по причине незнания. Однако чувство какой-то неправильности не покидало. Если принять все как есть, то получалось, что я попал не просто в прошлое, а еще и в прошлое совершенно другого параллельного мира, со своей параллельной историей. Если так, то может мое незнание истории и к лучшему. А то ляпнул бы что-нибудь по поводу реалий моего мира и попал бы впросак.

Решив, что для первого раза информации хватит, прекращаю доставать Алексашку расспросами. Оглядываюсь назад и вижу, что обоз растянулся почти до горизонта. Некоторое время едем молча. Убаюканный мерным ходом саней, клюю носом. Так и выпасть можно. Вот смеху-то будет. Может перебраться в зад да вздремнуть часок-другой на свежем воздухе? От того же свежего морозного воздуха захотелось есть. Сейчас бы шашлычок сварганить… Интересно, тех гигантских пирожков, которыми потчевали в деревянном отеле, с собой в дорогу не прихватили?

— У нас в санях ничего пожевать не найдется? — спрашиваю Алексашку.

— Пожевать? — удивленно переспрашивает тот.

— Жрать чего-то захотелось, — поясняю ему.

— А-а, — протягивает парень. — Дык, в Курск приедем, там и потрапезничаем.

— В Курск? И скоро мы там будем?

— К вечеру должны быть, — невозмутимо поясняет собеседник и, оглянувшись назад, притормаживает лошадей, чтобы не слишком отрываться от княжеской кареты и остального обоза.

Вот те на! Я-то думал, что рановато захотел есть — мы всего-то часа два ехали, и до полудня, когда по моему разумению должен был быть обед, было еще далеко. А оказалось, что не просто рановато, а даже слишком рановато.

— Это что ж мы обедать не будем? — высказываю свое недоумение.

— Светлейший Князь в столицу спешит, — получаю короткий ответ.

И что теперь, с голоду загибаться? Не пешком же спешим, а в санях. Можно было бы и на ходу пожевать чего-нибудь. Однако удерживаюсь от желания высказать это соображение Алексашке. Мало ли, вдруг у них тут еда на ходу воспринимается так же, как, к примеру, мочиться в штаны. Кстати, а если по нужде захочется, тоже до вечера терпеть, или прямо с саней…

— А куда ночных чертей дели? — спрашиваю, вспомнив об абреках, которые пытались меня зарезать самыми настоящими ножиками.

— Каких чертей? — снова не понимает меня собеседник.

— Ну, киллеров этих, что на князя покушались.

— Киллеров? — удивляется тот незнакомому слову, однако соображает о ком идет речь и кивает назад, в сторону тянущегося за нами обоза. — Везут в столицу для более пристрастного допроса. Ты почему их так назвал-то?

— Так в ученых книгах называют наемных убийц, — сходу придумываю объяснение.

Алексашка качает головой и ничего не говорит.

До нас доносится свист. Оборачиваемся и видим машущего нам бородача, сидящего на козлах рядом с кучером княжеской кареты. Наши сани замедляют ход и останавливаются.

Из подъехавшей кареты выходит князь. Щурясь от искрящегося на солнце снега, он потягивается, раскинув в стороны руки.

— В санях, пожалуй, спать лучше было бы, — заявляет он, ни к кому конкретно не обращаясь.

Подъезжает Федор и, спрыгнув с лошади, подходит к Петру Александровичу.

— Ну, чего там усмотрели твои орлы? — спрашивает его князь.

— Какие-то люди следуют за обозом, Петр Александрович.

— Что за люди? Почему не спросили, кто таковы?

— Непонятно, — пожимает плечами боярин. — То с одной стороны мелькнут за склоном овражка, то с другой. Я посылал гвардейцев догнать, да куда там по такому снегу — чуть от тракта, и лошадям по грудь.

— Как же тогда те людишки по такому снегу двигаются? — удивляется Светлейший.

— Непонятно, — снова говорит Федор. — Но добрые люди так скрытничать не будут. Отстал бы ты, Светлейший Князь, в середину обоза. Да и дозор вперед выслать не помешает.

— Ополоумел! — возмутился князь. — Это что ж мне, на родной земле теперь врагов опасаться? Может, мне еще и в постель с собой по бокам гвардейцев ложить для безопасности?

— Судя по прошлой ночи, не помешало бы, — вылез с замечанием мой язык, который я тут же постарался прикусить.

Князь с боярином посмотрели на меня, как на какое-то недоразумение, типа заговорившей лошади. Однако неожиданно меня поддержал Алексашка.

— Оно и правда, Петр Лександрыч, поосторожничали бы вы, покуда в столицу не приедем. Дорога тут безлюдная. Мало ли…

— Что, мало ли?! — князь зло пнул ногою снег. — Чего я могу бояться на родной стороне, сопровождаемый десятком бояр, да сотней гвардейцев?

Меньшиков виновато потупился, явно сожалея, что влез с советом. Федор тоже молчал. Глядя на их растерянность, я вновь не уследил за своим языком.

— Ваши гвардейцы, Петр Александрович, может и хороши в открытом бою, но вот против диверсантов ночью сплоховали. Троих зарезали, как безропотных овечек.

— Так то ж ночью, — к моему удивлению попытался оправдаться князь.

— То-то и оно, что ночью, когда каждый шорох слышен, и когда все чувства обострены. А днем, да еще и в спокойном месте, где никто не ждет беды, гораздо легче совершить какую-нибудь пакость. Вот помню, когда начались все эти теракты… — оп-па! О чем это я опять?

— Что началось? — спрашивает Федор, и взгляды остальных подтверждают общую заинтересованность.

— Да то долгая история, — делаю попытку уйти от ответа. — Если я ее сейчас буду рассказывать, то мы в Курск к ночи точно не успеем.

— А ничего. Ты, Дмитрий, свою историю по дороге расскажешь. Залазь в карету, — пресекает мою попытку князь и, прежде чем залезть самому, говорит Федору: — Воля твоя, пускай дозор вперед.

Карета внутри оказывается довольно просторной — пожалуй, слегка поболее вагонного купе, разве что потолок ниже. Не знаю, отчего князю не понравилось здесь спать, но я бы с удовольствием растянулся на одном из мягких диванов, расположенных друг против друга. Меж диванов, как положено, столик. Ух ты, а что в этой корзине под столиком? Уверен, там под полотенцем какая-то снедь. Как бы раскрутить Светлейшего на угощение? И чего это меня на еду так пробило?