За окошком промчался отряд всадников. Вслед за ними трогаемся и мы.

— Так значит, Дмитрий Станиславович, говоришь, забыл все подчистую? — начинает Петр Александрович.

— Почему подчистую? Я же вспомнил кто я и откуда. Сейчас вот еще про теракты вспомнил. Значит, не подействовал вимпацетин как положено. Думаю, недруги впопыхах не соблюли точную пропорцию компонентов, а это в фармацевтике очень важно.

— Складно говоришь, однако. Потому, хочется верить. Но, смотри… — не закончив мысль, князь вперивает в меня пристальный взгляд, от которого мне становится как-то не по себе.

Пытаюсь выдержать его взгляд, не отвести глаза. А он ведь немногим старше меня. Если сбрить эту дурацкую бороденку, то может и вовсе юношей окажется. Но вот же, уже Светлейший Князь. Оно понятно, что княжеский титул по наследству достался. У нас дети олигархов тоже сразу олигархами рождаются. Однако Алексашка говорил, что титул Светлейшего ему за какие-то военные заслуги присвоили. Да и при императорском дворе, как я понял, этот юноша авторитетом пользуется. Взгляд-то такой, будто насквозь человека видит, и понимает — правду тот говорит, или лжет. Но моя-то правда почище любой лжи будет.

— Чего уставился на меня, как на чудо какое?

— Да задумался я, Петр Александрыч. Больно уж воспоминания мои странные. Не знаю, как вам о них и поведать. Я бы сам в такое не поверил, наверное.

— А ты рассказывай, что вспомнил, а я уже сам думать буду, во что верить, во что нет. Расскажи для начала, что в вашем монастыре началось такое, о чем ты только что обмолвился?

— Про теракты что ли? Так, то давно было. Я тогда совсем еще мальцом был. Стали тогда в наш монастырь проникать террористы..

— Кто?

— Это такие диверсанты, которые закладывают взрывчатку в местах большого скопления людей и подрывают. Например на базаре, или в храме во время службы.

— Это зачем же народ-то гробить? — удивляется князь.

— Чтобы дестабилизировать обстановку в стране, или в конкретном регионе. То есть, создать панику, внушить народу чувство незащищенности и поколебать его веру в ныне действующую власть.

— Эко подло-то как!

— А то. Вот представьте, Светлейший, что было бы, ежели взорвали бы бомбы в толпе, которая собралась, когда императора с семьей отравили?

— Может, вырвать тебе язык, Дмитрий Станиславович, чтобы ты более никому о такой подлости поведать не смог? — Петр Александрович задумчиво теребит бородку, затем, прищурив глаза, спрашивает: — Откуда тебе известно про бунт, коли ты ранее говорил, что всю жизнь за монастырскими стенами провел и ничего о внешнем мире не знаешь?

— Так я ж Александра порасспрашивал, пока мы с ним ехали. Неловко мне совсем дремучим-то выглядеть. Вот и расспросил я его о кое-каких реалиях. Теперь хоть что-то знаю.

— Алексашка тот потрепаться любит, — успокаивается собеседник.

— Как-то не заметил за ним такое. Каждое слово клещами вытягивать приходилось.

— Клещами? Ты говоришь, как пыточных дел мастер. Не сподручен ли ты и к этому делу?

— Боже упаси. Просто к слову пришлось. Честно говоря, я даже и не задумывался об истинном значении этого выражения. Так, значит, о терактах, поспешно возвращаюсь к изначальной теме разговора. — Когда начались взрывы на территории монастыря, особо грамотные додумались дежурить поочередно по ночам. Составили графики дежурств и торчали ночами у подъездов.

— У подъездов к чему?

— Ну, у крыльца, в смысле. Так у нас в монастыре крыльцо в многоэтажную келью называется.

По тому, как князь хмыкает, понимаю, что мой ответ лишь породил у него другие вопросы. Однако он промолчал, давая мне возможность продолжить.

— Так вот, я хоть и маленький тогда был совсем, но понимал, что вся эта возня с гражданскими патрулями — полная нелепица.

— Это почему же?

— А вот вы, Петр Александрыч, представьте себя на месте террориста…

— Это как же я могу себя паскудой эдаким представить! — грохает тот по столу кулаком. — Ты говори, да не заговаривайся, Дмитрий Станиславович!

— Не помню кто, но кто-то мудрый говорил, мол, для того, чтобы обыграть врага, надо представить себя на его месте и понять, как он будет действовать, — говорю несколько раздраженно, ибо эти запугивания уже начали надоедать. Я все-таки не холоп какой-нибудь доисторический, а гражданин демократической (мать ее, эту демократию) страны (где она, эта страна?).

Светлейший Князь думает не менее минуты и, наконец, говорит:

— Умно сказано, и мне эта мудрость известна. Но до сих пор я сию науку только на бранном поле применял. Не думал, что и с ворами так можно.

— Так вот представьте, что вам нужно заложить и взорвать бомбу в людном месте, — продолжаю поучительным тоном, вдохновившись признанием моей правоты.

— Ну?

— У вас есть два варианта. Первый — красться ночью по безлюдным улицам, которые патрулируют наряды монастырской милиции. Второй — спокойно прийти днем, когда кругом полно народу и никто ни на кого не обращает внимания. Какой выбираете?

— Днем, понятно.

— Вот и получается, что все эти ночные дежурства бессмысленны были. Проще днем сумку с бомбой невзначай «забыть» где надо и уйти восвояси.

— Это как же уйти? А фитиль поджигать кто будет?

Вот же дотошный князь. Фитиль ему, видите ли, поджечь надо.

— Есть такие взрывные механизмы, которые без фитиля в нужный момент воспламеняют заряд, — и предупреждая вопрос князя, поспешно добавляю: — Но я эту систему не знаю. Хотя, если поговорить с ученым-химиком, то возможно смогу натолкнуть его на мысль о принципе действия такого взрывателя.

— Будет тебе химик по приезду в столицу, — заверяет собеседник таким тоном, как будто собирается меня в чем-то уличить, и, вспомнив об изначальном разговоре, спрашивает: — Значит, ты клонишь к тому, что караулы ночью выставлять не нужно? Глупость это!

— Да нет же, Петр Александрыч. Наверное, я недостаточно четко выразил свою мысль. Разговор-то начался с того, что днем диверсии можно не опасаться. Вот я и объяснил ошибочность этой точки зрения. Вот — только не подумайте чего — я бы, на месте этих ночных убивцев спокойно выспался бы ночью, а утром переоделся бы в форму вашего гвардейца, да в суматохе, которая царила при отъезде, воткнул бы вам ножик под лопатку. Э-э, Петр Александрович! Я же чисто теоретически!

Вмиг покрасневший князь опускается обратно на диван и долго буравит меня взглядом.

— А ведь и получилось бы у тебя, — выдавливает он наконец.

— Поэтому не стоит пренебрегать мерами предосторожности, о которых заботится боярин Федор, — задумываюсь, надо ли добавлять к имени боярина отчество, но вспоминаю, что он называет меня только по имени и решаю — обойдется.

Какое-то время едем молча. Светлейший зыркает на меня из-под насупленных бровей и теребит бороденку. Хоттабыч, блин. Вырвал бы, что ли, волосинку, вякнул бы что-нибудь типа, «трах-тибидох», и оказался бы я в своем мире, в своей постели…

Пряча улыбку, опускаю взгляд на корзину и понимаю, что есть уже расхотелось. Сперва слева, потом и справа к дороге подступает лес. Обращаю внимание на густой подлесок. У нас вдоль дорог подлесок регулярно вырезается, дабы не стать причиной пожара. Здесь же таким делом не озабочены. Да оно и понятно — некому здесь кидать непотушенные бычки из окон автомобилей. Разве что непотушенную трубку кто из окна кареты выбросит. Кстати, а здесь вообще-то курят? Или табак еще не попал в Россию. И картохи на столе не было. Вот те на! Это что ж получается? Это я больше никогда не отведаю жареной картошечки? И кофе не попью?!

4

За окном слышатся встревоженные крики, мелькают всадники. Карета останавливается.

— Петр Александрович! — встревожено зовет подъехавший Федор.

Князь открывает дверь, и мы видим обеспокоенные лица боярина и находящегося тут же Алексашки. Вокруг с ружьями наготове суетятся гвардейцы.